Жанна дАрк из рода Валуа - Марина Алиева

«Уж не зять ли это его светлости, герцога Карла?», – подумал хозяин, почти падая в поклоне. – «Коли он, надо подать лучшее вино. Люди говорят, мессир Рене не скупится, когда бывает доволен…».

– Изволите откушать, господин? Или желаете просто отдохнуть за хорошим вином? Могу предложить отменное анжуйское…

– Воды, – коротко бросил молодой человек, проходя мимо хозяина в обеденный зал и озираясь. – Другие путники у тебя есть?

– С этим нынче плохо, господин. Те, кого гонит нужда, на постоялые дворы не тратятся, а иные ездить боятся…

– Это хорошо.

Молодой человек сел на скамью, широко раздвинув ноги и растопырив локти, упершихся в колени рук, как это делают привычные к доспехам рыцари.

– Я заплачу за наш постой двойную цену, если до завтра ты больше никого на свой двор не пустишь.

– Помилуй Бог, сударь, кого и пускать-то! Нынче даже бургундцы не заглядывают. Как сняли осаду с Вокулёра, так и они, хвала пресвятой Богородице, ушли на ту сторону…

Хозяин махнул рукой туда, где, по его мнению, располагалась крепость, взял с высокой скамьи, на которой стояла вся кухонная утварь, обожжённую глиняную кружку и до краёв налил её водой из высокого кувшина.

– Грабили сильно? – спросил молодой человек, принимая воду.

– Нет. У нас не очень – спаси Господи герцога Карла и пошли ему доброго здоровья – а в той стороне, – хозяин снова махнул по направлению на Вокулёр, – там много деревень пожгли.

Тут дверь, ведущая на улицу, распахнулась и впустила еще одного господина.

«Этот пожиже будет», – мысленно определил себе статус вошедшего хозяин, бросая беглый взгляд на поношенную обувь, замахрившийся по низу плащ и шляпу с подобранным обычной медной пряжкой колпаком. В присутствии молодого человека новый господин шляпу снял и открылась изрядно заросшая но всё ещё видимая тонзура. Хозяин машинально перекрестился, однако, споткнувшись о суровый взгляд господина, неловко затеребил поднятой рукой застёжку на своей куртке.

– Не принести ли всё-таки еды? – робко спросил он.

– Мои люди обо всем позаботятся.

Молодой человек отставил кружку и кивком головы выпроводил хозяина за дверь.

– Проходите, господин Экуй, садитесь, – не столько пригласил, сколько приказал он вошедшему, когда никого, кроме них, в комнате не осталось.

– Здесь мы с вами расстанемся, а я всё ещё не знаю, какое дело желает мне поручить её светлость, – хмуро произнес Экуй, проходя и усаживаясь на другую скамью —

– Сейчас и узнаете. Только сначала, пускай нам всё же принесут еду…

Бывший секретарь Кошона устало опустил голову.

С того самого дня, как он привёз документ, выкраденный у Кошона, и с той минуты, как герцогиня Анжуйская поручила его заботам пары солдат из охраны замка в Пуатье, о Гийоме Экуе словно забыли. Не настолько, конечно, чтобы не давать ему пить и есть, и изредка выпускать на прогулки по окрестностям, но достаточно, чтобы, как он думал, при упоминании имени Экуя недоумённо поднять брови и спросить: «А кто это?».

Первые дни преподобный терпеливо ждал. Потом злился, свирепея от мысли к мысли, которые неизменно заканчивал клятвой отомстить. При этом, даже самому себе, он не уточнял, кому и за что. Потом смирился, устал и дал последнюю клятву – как только о нём вспомнят и решат отпустить, уйти в монастырь и замаливать свой грех до конца жизни. О другом исходе Экуй не думал, справедливо полагая, что лишить жизни его могли сразу же и раз не лишили, значит, не считали нужным. Как не посчитали нужным воспользоваться его услугами. «Или мне по-прежнему не доверяют и держат под замком для того, чтобы не смог предупредить Кошона, – размышлял преподобный. – Но, как бы там ни было, рано или поздно, наступит день, когда мадам герцогине надоест кормить меня за свой счёт, и эти двери откроются не только для прогулки…».

Двери действительно открылись. В один прекрасный день в келью, где содержали Экуя, Иоланда Анжуйская явилась сама, причём с таким видом, словно только вчера отправила его сюда со стражниками, которым теперь велела ждать снаружи. Сама же, безо всякой брезгливости, той, что можно было ждать от дамы её положения, присела на грубый табурет возле окна и заговорила деловито, хотя и несколько отчуждённо:

– Итак, господин Экуй, ваше время пришло. Если вы действительно таков, каким желаете казаться, вы отменно выполните поручение, которое я намерена вам доверить.

Преподобный хотел было по привычке поклониться, но долгие дни заключения и обидного забвения что-то ещё больше сломали в этой, и без того уже надломленной, натуре. Поэтому, ответив герцогине долгим взглядом, он усмехнулся и произнёс, уже даже без горечи:

– Не понимаю, мадам, как вы можете доверять мне что-то, не веря до конца.

– Я мало кому верю «до конца». И вам бы не поверила, не получи я подтверждения тому, о чем вы рассказали… Впрочем, разговоры о доверии можно пропустить – у меня не так много свободного времени, чтобы тратить его на пустое – и ограничиться простым вопросом: хотите вы помогать мне или желаете остаться здесь и дальше? Но теперь уже в качестве работника, скажем, при конюшне, потому что, как понимаете, ни отпустить, ни кормить вас просто так, я себе позволить не могу.

Веки Экуя дрогнули. Согласие остаться здесь ставило знак равенства между работой на конюшне замка и недавней клятвой замаливать свой грех в монастыре. Только теперь всё это выглядело какой-то глупой обидой на фоне более старой клятвы – отомстить Кошону и остановить его гнусную деятельность, перепутав планы его и герцога Бургундского. Это всегда казалось Экую высокой целью, а высокая цель детских обид не достойна…

– Я желаю помогать вам, ваша светлость, – выдавил он.

– Отлично. Тогда хорошенько подумайте, что вам будет нужно для долгого пути и передайте свои пожелания с человеком, который зайдёт к вам через час.

– А поручение? – встревожился преподобный, видя, что герцогиня встала и, кажется, готова уйти.

– Узнаете позднее. Пока следует хорошо подготовиться… Кстати, – она замерла уже на пороге, – умеете ли вы стричь волосы?

Не ожидавший такого вопроса, Экуй беспомощно развёл руками.

– Нет… Впрочем, премудрость небольшая…

– Выстригать тонзуры – возможно. Но я хочу, чтобы вы научились подстригать волосы хорошо, и научились бы этому в самые короткие сроки.

– Но зачем?

– Чтобы определить вас на службу…

С этими словами мадам Иоланда вышла, оставив бедного монаха ломать голову, к кому и зачем его хотят отправить в качестве цирюльника.

Пришедший через час, как и было обещано, секретарь герцогини, привёл с собой сердитого мужчину, к поясу которого были подвешены, собранные в пучки, конские волосы. Пока Экуй перечислял всё, что может понадобиться ему в пути, мужчина безучастно стоял в стороне, но, едва секретарь ушёл, выставил на середину кельи табурет и, без посторонних разговоров, сунув преподобному в руку тяжелые ножницы, велел ровно отстричь конские волосы, которые с пояса снял и теперь держал перед носом Экуя, растянутыми на специальной верёвке. Экуй неловко задергал ножницами, с великим трудом раздергивая тугие концы, примерился, резанул, но вышло плохо и косо. Сердитый мужчина осмотрел, что получилось, ничего на лице не изобразил, зато отвесил «ученику» беззлобный, но ощутимый подзатыльник. Потом велел пробовать снова…

Через три дня обучения Экуй мог, вполне сносно, выстричь ровный или закругленный край на любых волосах, и сердитый мужчина сказал, что этого довольно. Больше он не появлялся. А ещё через два дня, оснащённый всем необходимым и целым набором инструментов, в число которых входили щипцы для вырывания зубов и кривые иглы для зашивания ран, новоявленный «цирюльник Гийом» выехал из ворот Пуатье в составе свиты Рене Анжуйского, который заехал навестить матушку и теперь возвращался в Нанси.

Дорога предстояла долгая, но Экуя это даже радовало – ему было о чем подумать, потому что накануне, поздно вечером, мадам Иоланда удостоила, теперь уже бывшего, монаха последней аудиенции.

– С герцогом Рене вы доедете до Лотарингии, где и получите подробные указания, – говорила она без особого участия, но и не сурово. – А я сейчас хочу сказать вам только одно – нежелание посвящать во все подробности дела здесь, не должно восприниматься вами, как недоверие. Всего лишь предосторожность, потому что тайна слишком велика. Однако, мне не нужны помощники, не понимающие цели, которой следует достигнуть. Так что на момент расставания с герцогом он не просто скажет вам, что нужно делать, но объяснит и то, зачем это нужно.

Герцогиня вздохнула и посмотрела в окно, за которым, заканчивая приготовления к отъезду, ещё перекликались какие-то люди.

– Как круги по воде.., – пробормотала она, явно отвечая собственным невысказанным мыслям. – Будь это возможно, я бы не посвящала в эту тайну никого, кроме уже посвящённых. Но, к сожалению, чем ближе развязка, тем больших откровенностей она требует, и я должна предупредить – там, на месте, после того, как всё будет сказано, передумать вам уже не позволят.